|
Снова начался дождь.
Это был мелкий раздражающий дождик, который длится днями. Капли барабанили по капотам автомобилей, ударялись о плащи людей. Одна из капель затушила сигарету Суворова.
“Черт“ - выругался он, бросая потухшую сигарету в небольшой дождевой ручеек возле поребрека
„Это обязательно должно было случиться в понедельник. В среду это было бы не то, не говоря уже про пятницу. Это должно было случиться именно в понедельник. В любом случае, дурацкий день – имено такой какой он и есть”
“Ага. Но если посмотреть с другой стороны, это также могло случиться и на Новый Год. Я уверена, что тебе это понравилось бы больше. Разве нет, Дедушка Мороз?” И женщина, стоящяя рядом с ним, сделала попытку прикурить сигарету, прикрывая ладонями слабый мерцающий огонек горящей спички.
“Никогда не называй меня так!”
“Хорошо, больше не буду, дедушка...” - ее смех был искреннен. Затем ее лицо стало серьезным; то же самое произошло и с ее голосом.
“Теперь скажи им, что мы посылаем им человека.”
“Но... Они еще не спрашивили никого, Пикулева.”
“Но... Они обязательно это сделают, капитан.” - они перевели свой взгляд на фургон, в котором сержант Коптелов начал что-то говорить по рации.
Здесь не было ничего необычного: пара борцов за независимость из сепаратистской организации засели в супермаркете, взяв несколько человек в заложиники и запрашивая освободить своих соратников из тюрьмы. Ну и пара миллионов евро. Ну и, само собой разумеется, вертолет.
„Теперь мы посылаем им человека,
правильно, товарищ капитан? И это будет девушка. И только со своей сумочкой. Полной облигаций... Невероятно, вертолет должен быть здесь в течении 10 минут. К этому времени все уже будет кончено“ - произнесла она, проверяя обойму своей Беретты.
Затем она посмотрела на него, взяла пистолет и, засовывая его в кобуру, развернулась, затем оставив капитана одного.
Через семь минут капитан Суворов, увидел хрупкую, испуганную и дрожащую от страха и холода (ей даже не позволили надеть плащ - чтобы не было возможности спрятать оружие) девушку, переходящую улицу, чтобы передать деньги террористам и уговорить их сотрудничать с ФСБ.
„И дать им еще одного заложника“ - вдруг пробежалось в голове у Суворова.
После короткого разговора у закрытой двери ей разрешили войти.
Все расслышали звуки нескольких выстрелов.
Затем заговорила рация и радостный голос объявил, что заложники освобождены и могут покинуть здание, „поэтому, пожалуйста, не стреляй в их задницы, я полагаю шефу и так уже достаточно для объяснений. И пришли парочку уборщиц - тут немного грязновато.“
Суворов любил и ненавидел ее одновроменно. Любил, потому что она всегда была спокойна и ее решения всегда были быстрыми, но обоснованными, вне зависимости от того, в какой ситуации она находилась. И, определенно, он уважал ее отношение к газетчикам - им повезло, что до сих пор убить
журналиста считается убийством. Он ненавидел ее, потому что она считала, что опасность это то, что может произойти с кем-то другим, но только ни с ней.
Ее звали Ариана Пикулева. По кличке «Беспощадная».
боец спецподразделения «Альфа»,
Ей будет 32 в следующем месяце.
|
Dalo se do deště.
Byl to ten déšť, který vydrží celé dny.
Kapky bubnovaly o kapoty vozů, pleskaly o pláštěnky.
Jedna právě zhasila Suvorovovu cigaretu.
„Zatraceně“, zavrčel, když ji zahazoval do potůčku, který déšť utvořil kolem chodníku.
„Muselo se to stát v pondělí. Nemohlo ve středu nebo v pátek. Muselo se to stát v pondělí. Stejně je to pitomý den.“
„Jo. Ale z druhé strany se to taky mohlo stát na Štědrý den. Jsem si jistá, že to by se ti líbilo víc, Děduško Mrázi.“, s rukama sepnutýma do stříšky kolem třepotavého plaménku zápalky pokusila se zapálit si cigaretu žena vedle něj.
„Neříkej mi tak!“
„Nebudu už... dědečku“, zasmála se na něj. Pak ovšem její tvář i hlas zvážněly.
„Řekněte jim, že jim posíláme člověka.“
„Ale..ale oni o nikoho nežádali, Pikulijová.“
„Ale...ale požádají, kapitáne“, se zívnutím jej napodobila štíhlá žena malé postavy.
Oba pohlédli k autu, kde seržant Koptelov hovořil do vysílačky.
Nebylo to nic neobvyklého: několik separatistických bojovníků za svobodu drželo rukojmí v uzavřeném obchodě a žádali svobodu pro své soudruhy momentálně ve státním vězení. A pár milionů. A samozřejmě vrtulník.
„Takže, kapitáne, teď jim tam někoho posíláme? Bude to žena. Jen s kabelkou s papíry. Nevystopovatelnými. Vrtulník tu bude za deset minut. Ale to už stejně bude po všem“, prohlásila zatímco kontrolovala zásobník své Beretty.
Pak se podívala na něj, zacvakla pistoli a vkládajíc ji zpět do podpažního pouzdra se otočila a odešla.
Za sedm minut kapitán Suvorov, pozoroval malou ženu, vystrašenou a třesoucí se strachem a zimou (nedovolili jí vzít si plášť, aby neměla kde skrýt
případnou zbraň), jak přechází ulici nesouc teroristům jejich peníze a dohodu od FSB. A jedno rukojmí navíc, jak si hořce pomyslel Suvorov.
Po krátkém rozhovoru přes zavřené dveře ji pustili dovnitř.
Pak zaznělo několik výstřelů.
Pak zapraskala vysílačka a veselý hlas oznámil, že rukojmí jsou volná a opouštějí budovu, takže „prosím, nepostřílejte jim prdelky, šéf bude mít už tak dost co vysvětlovat. A pošlete úklidovku, je tu trochu svinčík.“
Suvorov ji miloval a nenáviděl.
Miloval ji, protože byla vždy klidná, rozhodnutí činila vždy rychle ale rozumně a to bez ohledu na tlak, pod kterým byla. A samozřejmě oceňoval její přístup k tisku: žurnalisté mohli být rádi, že i zabití novináře bylo stále ještě posuzováno jako vražda. Nenáviděl ji, protože v něm budila dojem, že nebezpečí je něco, co se týká pouze jiných lidí, nikdy jí.
Jmenovala se Ariana Pikulyova.
Přezdívali jí Nemilosrdná.
Zvláštní jednotka Alfa.
Příští měsíc ji bude dvaatřicet.
|
